Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

Атрет повернул ее лицо к себе и иронично улыбнулся.

— Может быть, мне и есть ради чего жить, только я не уверен в том, что причины, которые приходят мне на ум, совпадают с твоими. — Ему нравилось, когда краснели ее щеки, нравилось тепло ее кожи, когда он прикасался к ней кончиками пальцев.

Рицпа отклонилась от его прикосновения.

— На нас люди смотрят, — сказала она, смутившись.

— Прекрасно. Теперь они будут знать, что от тебя надо держаться подальше.

Пунакс пришел, указал им путь наверх и открыл дверь в просторную спальню. Рицпа продолжала стоять в коридоре, пока Атрет не взял ее за руку и не ввел в комнату.

— Тебе сюда, моя госпожа, — сказал Пунакс. Он показал Рицпе небольшую смежную комнату, которая предназначалась для слуг богатых вельмож, и оставил ее там.

Рицпа услышала, как он спросил Атрета:

— Достаточно близко? Или лучше отправить ее в отдельную комнату, из которой не было бы выхода в твою?

— Здесь ей будет хорошо.

— А если ты захочешь пригласить других женщин?

Атрет что–то тихо ему сказал, затем отпустил его.

Пунакс ушел, и Рицпе стало страшно. «Атрет вернулся в Рим, — уже кричал кто–то под окнами. — Его можно увидеть в гостинице Пунакса, гладиатора Большого Цирка!» Через несколько часов вокруг гостиницы было полно народа. Пунакс стал брать плату за вход в гостиницу, и чем больше прибывало посетителей, тем выше становилась плата.

Атрет согласился провести несколько часов на первом этаже, чтобы посетители могли его видеть, но при этом он совсем не собирался развлекать их историями о своих схватках на арене. У него не было ни малейшего желания разговаривать с кем–либо из тех, кто к нему подходил. Женщин его молчаливость интриговала, мужчин — приводила в негодование.

Рицпа оставалась в верхней комнате, избегая любопытных глаз и всяческих небылиц. Атрет возвращался в комнату напряженный, беспокойный, и с каждым днем ситуация становилась все невыносимее.

Халев постоянно плакал. Рицпа боялась, что он заболел, пока не почувствовала при кормлении, как в грудь ей впивается что–то твердое, — тогда она поняла, в чем дело. Она потерла набухающие десны малыша. Халев продолжал жалобно плакать, и Рицпа положила его на одеяло, наблюдая, как он ползет через всю комнату к изящным ножкам дивана. Когда малыш прикоснулся к ним своими прорастающими зубками, Рицпа взяла его на руки и снова положила на одеяло. Халев возмущенно закричал.

Разумеется, его крик был слышен и за стенами, и Рицпа всячески старалась успокоить малыша. Она брала одну из подушек и покачивала ею над мальчиком. «Халев», — говорила она и помахивала кисточкой подушки перед его носом. Малыш переставал плакать и протягивал к кисточке ручки. Рицпа садилась рядом и смотрела, как он жевал подушку. Но такое спокойствие длилось недолго.

Когда Атрет вошел в комнату, она уже была без сил. Он бросил на диван горсть монет и какое–то время молча смотрел на нее.

— Меня пригласили на пир, — наконец загадочно сказал он. Рицпа не сомневалась в том, что это было не первое и не единственное приглашение, которое он получил за последние несколько дней. Она осмелилась спуститься вниз только однажды, желая посмотреть, сколько аморате собирается вокруг своего кумира, как они ведут себя с ним. Достаточно было нескольких минут, чтобы увидеть, с какими искушениями он здесь сталкивается. Атрета постоянно окружали женщины, красивые, смелые женщины, которые хотели его.

— Ты пойдешь?

Он повернул голову и посмотрел на нее. Ей хочется, чтобы он ушел? Неужели его присутствие так отвратительно?

— Госпожа Перенна довольно соблазнительна, — цинично произнес Атрет, с интересом глядя, как отреагирует на это Рицпа.

Рицпа подавила в себе желание вскочить, что есть силы ударить его и закричать так, как кричит весь день Халев. Вместо этого она поднялась с пола и взяла Халева на руки, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

— Делай, что тебе хочется, мой господин, с госпожой Перенной, или с кем–нибудь еще, кто только готов целовать тебе ноги, — с этими словами она унесла ребенка в свою маленькую комнату.

Халев снова заплакал. Рицпа все время держала его на руках и, как могла, успокаивала его, но он кричал все громче и отталкивался от нее. «О Халев», — шептала Рицпа, из последних сил сдерживая слезы.

— Почему ты его не покормишь? — спросил ее Атрет, стоя в дверях.

— А ты будешь стоять и смотреть? Нет.

Он весь напрягся.

— Мне есть на что посмотреть и внизу.

— Ну, так и отправляйся вниз.

— Покорми его, женщина, или от его крика тут скоро рухнут стены.

Рицпа сверкнула на него глазами, блестящими от гневных слез.

— Это ему не поможет. Он не голоден.

Атрет нахмурился. Подойдя к Рицпе, он опустился рядом с ней на колени.

— Тогда скажи мне, что с ним случилось.

— Ничего страшного. У него режутся зубки. Ему больно, и я тут ничего не могу сделать…

— Дай его мне.

— Я думала, ты собираешься сегодня вечером на пир.

Атрет посмотрел на нее, слегка приподняв брови.

Краска залила щеки Рицпы, и ей тут же стало стыдно. Она говорила с Атретом, как сварливая жена, хотя она никем ему не приходилась. Атрет взял Халева из ее рук, и она потупила глаза, испытав чувство неловкости. Когда Атрет встал, она чувствовала, что он смотрит на нее, желая, чтобы и она взглянула на него. Она закрыла глаза, желая подавить нахлынувшие на нее чувства. Если он не уйдет в ближайшую минуту, она не сможет удержать слез.

Атрет вышел из ее маленькой комнаты, и Рицпа глубоко вздохнула, обрадовавшись тому, что он не сказал в ее адрес ничего унизительного.

Она знала, в чем дело. Да, она знала, но ей так хотелось, чтобы Атрет об этом не догадался. Она любила этого несчастного человека и ревновала его к тем богатым и красивым женщинам, которые так и вились вокруг него. Она любила Семея, но то была прекрасная любовь, полная нежности, когда он вел ее к Господу. Она никогда не испытывала таких яростных, пугающих страстных чувств, которые пробуждал в ней Атрет и которые заставляли ее сердце бешено колотиться. Несомненно, эти чувства шли не от Бога. От таких мыслей Рицпа чувствовала себя беззащитной. Стоило этому мужчине прикоснуться к ней, и она вся трепетала. Он смотрел на нее, и она таяла. Рицпа закрыла руками горящие от слез глаза.

Атрет растянулся на постели, ожидая, что Рицпа вернется в большую комнату. Он положил своего беспокойного сына себе на грудь и дал ему пожевать костяной медальон. Когда Халев начал успокаиваться, Атрет убрал от него медальон, зная, что плач ребенка заставит Рицпу зашевелиться сильнее всяких слов. Хотя такую женщину никак нельзя было назвать покорной. Только он это подумал, как Рицпа появилась в дверях. Увидев ее, Атрет снова дал Халеву медальон, чтобы успокоить малыша. Рицпа повернулась к нему спиной.